Елена Колядина - Цветочный крест • Потешная ракета
– Сие – да, – согласились Василиса с Марией.
К березе под предлогом расчистки проезда тороватым Изварой Строгоновым уж были спешно посланы два холопа с топорами, каковые и срубили ея подчистую на дрова.
– Да что береза, – нарочно потускнив голос, произнесла Матрена, но по ее ликующему лицу было ясно, что она приберегла некий сокрушительный довод и лишь драматическим образом выдерживала паузу, перед тем как извергнуть самый огненный шар басни. – От лютого мороза в Соляном посаде разорвало новехонький железный котел! Четверых солеваров на месте прибило…
Насчет четверых Матрена прилгла – лишь одного солевара ранило, но бабы донесли, что – убило насмерть, а повитуха для лепоты словесов вдохновенно приумножила потери в четыре раза.
По докладу Матрены, осколок улетел на колокольню, да там ударил в колокол. Сторож Устин решил, что внезапно сам собой раздавшийся колокольный гул – божественный знак. Взобрался на колокольню, глядь – а небеса-то огнем пышут! Он, что худая тотемская баба, решил, что сие кровавое зарево от дальнего пожара, устроенного татарцами. Да и вдарил в набат! Да еще орет с колокольни: «Спасайтесь, люди добрые!» Насилу его с колокольни стянули. До сей поры, говорят, сидит в питейном доме, запивает пережитое.
В протяжении рассказа Матрена то заводила руки, указывая траекторию полета котла, то хватала в пясти невидимую елду и вдаряла в колокол, то клевала себя в лоб сжатыми в куриную гузку перстами, изображая скудоумие церковного сторожа Устьки. Но все сии картины были лишь предтечей основного рассказа – о расколовшейся от мороза небесной тверди.
Феодосия слушала, лихорадочно измысливая, как втиснуть в басни повитухи тему волков и их ночных жертв. И уж порывалась было спросить напрямую, но каждый раз осекалась, что тот вор, на котором шапка горит.
– Треснула твердь аж до седьмых небес, – крестясь, вещала Матрена.
– А как же хляби не разверзнулись? Дождя не было? – с сомнением вопрошала Феодосия.
– А как же дождю быть, если от мороза все воды застыли? – парировала Матрена. – Лед примерз к тверди. Слава богу, сей ледник не обрушился! Всю бы Тотьму раздавил! Ить мы в эту ночь на волос от погибели были…
Жены вытаращили глаза, дружно повернули головы к образам и перекрестились.
– Слыхала аз, такой ледник свалился на иноверцев в горах Африкии, – красно баяла Матрена.
– А светолитие? Что за сияние на небе было? – спросила Феодосья. – Али звездочки в дыру посыпались?
– А сие был Божественный огонь, – торжественно промолвила Матрена.
– Божественный огонь? – восторженно повторила Феодосья. – Господь нам грешным лучинами светил?
– Лучинами? – усмехнулась Матрена. И свысока, насколько позволял ее малый рост, обвела слушательниц глазами. – Сие лился райский свет! Из самого рая! Но длилось сие чудо не долго, ибо Господь испугался, что в прореху вывалятся на землю ангелы али другие какие обитатели райских кущ. И содвинул края небесной тверди.
В жаркой горнице повисла счастливая тишина, наполненная нежным хрустальным звоном низвергающихся с небес самоцветных огней. Жены сидели с просветленными лицами, охваченные счастливыми мыслями.
– Баба Матрена, – звонким шепотом нарушила тишину Феодосья. – Как ты думаешь, к чему сие чудо произошло? К добру?
– Да, к чему? – подхватилась Мария.
– Уж не к худу! – воззрилась Матрена на образа.
Феодосья завернула губы к языку, боясь засмеяться от счастья.
«К добру! С Истомушкой все разрешится… Отпустит его воевода с поклоном, простите, мол, Истома, за случившуюся ошибку, примите от меня драгоценный дар в извинение, да не хотите ли под венец с девицей Феодосьей…» – выстраивала она дальнейший ход событий, выбирая из каши сладкий изюм.
– Коли к добру, али аз Путиле еще одного сына нарожу? – промолвила Мария. И подняла узорную бровь.
– Али жито хорошо уродится? – предположила Василиса – Да Феодосью замуж выдадим?
– Выдадим! – закрутила головой Матрена. – Ох, пропьем девку! Выменяем за куны хорошему купцу – доброму молодцу…
Феодосья сияла лицом. И уж в мыслях стояла под венцом, облитая, как житом небесного урожая, влюбленным взглядом жениха Истомы.
– Матрена, ты не знаешь, котел-то у Шарыниных или у Власьевых лопнул? – с тайным удовлетворением вопросила Василиса.
– У Власьевых, – несомненно ответствовала повитуха.
– А так им и надо, Власьевым, это их Бог наказал, – сказала Василиса. – Оне, ироды, соль продают подмоченную, да с каменьями. А покупатели опосля обижаются на всех тотемских, мол, лиходеи в Тотьме и гости, и солевары.
– А ведь я слыхала ночью, как лопнул котел, – вдруг припомнила Феодосья. – Я думала, это у меня в главе от страха какая жила лопнула и загудела. Значит, сие был котел…
– Напужали тебя волки? – ласково пробасила Матрена. – Напужали нашу красавицу. Чуть не съели невесту! Хорошо, отец с матерью снарядили холопов с колотушками да топорами… Теперь долго жить будешь.
– А Путилушка пищали снарядил да показал дуракам, как стрелять огнем. А то ведь постреляли бы вместо волков башки свои дурьи.
– Верно, Путила тебя, доченька, и спас, – подтвердила Василиса. – На дворе три волчьи шкуры висят.
– Мясо Мухтару кинули, так что завыл, что завыл!.. – подала от дверей голос Парашка. – Боится волка-то, и живого, и мертвого…
– А после сожрал? – вопросила Василиса.
– Сожрал, – подтвердила Парашка. – Аж рычал, как жрал.
– Так чего ж ты, щурбан, баешь не к месту? Иди передай, чтоб пироги несли, – распорядилась Василиса. – Даром, что ли, всю ночь черемуху парили? Мы с Матреной до третьих петухов глаз не сомкнули, глядели, чтоб мука да ягоды со двора не ушли.
Пироги с черемухой любила Феодосья, для нее оне и были затеяны. Черемуху и калину с осени запасали у Строгоновых корзинами. Сушили в печи, а коли осень стояла золотая, то и на вольном воздухе, приставив девчонку гонять птиц. Затем сухие ягоды перемалывали в жерновах в муку. Мешки с ягодным порохом хранились в особом коробе. И коли случалось Феодосье проходить мимо приоткрытого кладезя с ягодными коробами, то она непременно заходила туда и стояла, страстно вдыхая сладкий дух. С вечера черемуховая мука по распоряжению Василисы была заварена в горшках кипятком, залеплена крышками и уставлена в глубь печи, где и парилась до превращения в душистую начинку для пирогов. Тесто было также затворено после возвращения с вечерни, так что к трем часам ночи оно выходило и было готово совлечься с обсыпанными колотым сахаром ягодами.
– Сейчас пироги поспеют, – погладив дочь по косам, проворковала Василиса. – Для тебя нарочно затеяли с черемухой.
